«Русский мир» публикует статью латвийского историка, директора Балтийского центра исторических и социально-политических исследований, координатора СООЛ Виктора Гущина с историческим обзором положения русского языка в Латвии и анализом языковой политики в республике после 1991 года. В приложении к статье опубликованы заявления Совета общественных организаций Латвии, объединяющего 84 общественные организации, о недопустимости ликвидации русских школ национальных меньшинств в Латвии и необходимости разработки новой Конституции Латвийской Республики, в которой бы за русским языком был закреплён официальный статус одного из исторически проживающих на территории Латвии национальных меньшинств.

Языковая ситуация на территории Лифляндии, Курляндии и Латгалии, которая лишь после Первой мировой войны приобрела статус независимого Латвийского государства, никогда не была моноязычной и уж тем более никогда не была только латышскоязычной. С XIII века в управлении здесь доминировал немецкий язык, затем, после прекращения существования Ливонии в XVI веке, в разных краях доминировали немецкий, шведский и польский языки.

Начиная с VI–XIII веков на приграничной с Русью территории, а также в Риге используется и язык древних россов, который с XVIII века, после включения в состав Российской империи Лифляндии и Курляндии, получает дальнейшее распространение. Однако до середины – второй половины XIX века языком управления и делопроизводства, т. е. фактически государственным, на территории Лифляндии и Курляндии продолжает оставаться немецкий язык.

К XVI веку относится создание первых письменных текстов на латышском языке. Это были лютеранские литургические книги, привезённые из Любека в 1525 году, католические катехизисы 1585–1586 годов, изданные в Вильно, и другие. (1)

Формирование латышского литературного языка относится лишь к середине – второй половине XIX века. На основе латышского литературного языка постепенно формируется латышская нация. 

К концу XIX века Российская империя стала укреплять позиции русского языка в остзейских провинциях, постепенно вытесняя немецкий. Причём делала это в том числе и за счёт поддержки латышского языка. 5 января 1822 года в Митаве (совр. Елгава) вышел первый номер Latviešu Avīzes – первой газеты на латышском языке. Выходила до 27 апреля 1915 года. В Петербурге в 1862–1865 годах выходила газета Peterburgas Avīzes. По инициативе Кришьяна Валдемара были созданы мореходные школы с латышским языком обучения. Получил развитие латышский театр. Издавались книги на латышском языке.

Как отмечает старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН кандидат исторических наук Светлана Рыжакова, «начиная с 1860-х гг., и особенно позднее, в 1870–1880-е гг., в Прибалтийском крае мы видим одновременное усиление всех тенденций: политики русификации, отстаивания привилегированной позиции местного немецкого управления и языка, и на фоне этой борьбы – рост национального самосознания и языковой культуры балтийских народов». (2) 

Сходной была языковая ситуация в Лифляндии, Курляндии и Латгалии и ко времени формирования независимого Латвийского государства в 1918–1920 гг. Но к этому времени в результате миграции больших масс населения в годы Первой мировой войны существенно изменился национальный состав населения в краях, составивших территорию нового государства. О политическом доминировании русского или немецкого языка речь больше не шла. Достаточно остро стоял лишь вопрос о статусе латгальского языка. Ради сохранения и развития своего языка некоторые латгальские политические деятели предлагали предоставить Латгале статус территориальной политической автономии. До этого дело не дошло, но школы с латгальским языком обучения до середины 1930-х годов существовали.

Характерной особенностью этого периода, как отмечает С. Рыжакова, была апология латышского языка. Латышский язык стал национальным символом и в определённой мере – святыней. Тем не менее до 1934 года языковая ситуация была достаточно либеральной. В Сейме (парламенте) можно было выступать не только на латышском, но и на русском, латгальском или немецком языке. После государственного переворота 15 мая 1934 года и установления авторитарного и этнократического режима К. Ульманиса положение изменилось. В 1935 году был принят закон о латышском языке как государственном. В Сейме теперь можно было выступать только на латышском языке. Он также стал единственным языком делопроизводства. Но и после 1934 года в Риге, например, как вспоминает выпускница частной русской гимназии Лишиной Ираида Горшкова, обыватели свободно говорили на трёх языках: русском, латышском и немецком. (3) 

Несмотря на сокращение, продолжала действовать и сеть национальных школ, в которых обучение велось на русском, немецком, польском, еврейском, литовском или белорусском языках. Латышский язык учащиеся школ нацменьшинств изучали в объёме латышской школы, а все остальные предметы были на родном языке.

Преимущественно латгальско- и русскоязычной была языковая ситуация и в Латгале. О государственном латышском языке здесь вспоминали лишь во время визитов президента или правительственных чиновников.

В 1940 году языковая ситуация в Латвии в очередной раз стала меняться в пользу большего употребления русского языка, а с 1941 по 1945 год – в пользу большего употребления немецкого языка. 

18 августа 1941 года немецкий язык был объявлен официальным во всех государственных учреждениях Латвии. Одновременно, как отмечает историк Борис Равдин, после 1941 года возросло количество русских школ. «Немцы не хотели создавать школы на русском языке, но пришлось. Поэтому образование большей частью было на латышском языке, но много было школ на русском языке. В основном они были четырёхклассные, хотя были и семиклассные, и были четыре гимназии». (4) 

После 1945 года иерархия языков в республике в очередной раз поменялась. В 1960–1980-е гг. русский язык постепенно становится самым распространённым, в первую очередь благодаря его фактическому доминированию в политическом и административном управлении, а также восстановлению и развитию полноценной системы образования на русском языке. Намного больше внимания, чем прежде, изучению русского языка и русской литературы уделялось теперь и в школах с латышским языком обучения. Учёные-филологи Борис Инфантьев и Эдите Бейкмане провели радикальную реорганизацию преподавания русского языка и литературы в латышских школах. Новая методика базировалась на общепризнанной близости обоих языков (3600 исторически общих лексических корней, сходная система склонений, префиксации и суффиксации, единство синтаксиса), что в сочетании с формированием билингвальной (двуязычной) среды обеспечивало возможность освоения русского языка. Новая система обучения русскому языку и литературе в латышских школах оказалась весьма результативной. Недаром профессора Б. Ф. Инфантьева, автора многочисленных школьных учебников и вузовских пособий, называют сегодня «катализатором двуязычия» и «главным русификатором». (5) 

В результате русский язык постепенно возвращает себе позиции, утраченные после 1918 года, и становится фактически первым по использованию. Латышский язык, особенно в сфере управления и промышленности, используется меньше русского. При этом оба языка являются самодостаточными, т. е. знания одного из этих языков нередко было достаточно для того, чтобы жить и работать в Латвии. Однако самодостаточность латышского языка оказывалась меньше, чем русского языка, поскольку имелся целый ряд сфер деятельности (управление и промышленное производство), где знания одного латышского языка было уже недостаточно.

Как отмечается в материалах, подготовленных Центром государственного языка в 2002 году, в советский период «в условиях реального двуязычия латышский язык мог полноценно функционировать только в культуре, семье и частично – в образовании». (6) 

Несмотря на то, что в 1959 году Президиум Верховного Совета СССР принял решение о статусе латышского языка как государственного, в жизнь это решение претворено не было. (7) 

«Тем не менее нельзя сказать, – подчёркивает С. Рыжакова, – что латышский язык был уничтожен. Продолжали развиваться латышская поэзия, литература и публицистика, высокого уровня достигло искусство театра, кино, хоровая культура. Значительными событиями в истории развития художественного слова были Дни поэзии и Праздники песни». (8) 

Продолжали работать комиссии по языку, занимавшиеся стандартизацией языковых норм, разработкой и унификацией терминологии и другими вопросами латышского языка. В советский период продолжали работать многие выдающиеся латышские филологи.

Всё это дало возможность в 1970-е годы языковеду латышской эмиграции Велте Руке-Дравине отметить: «В результате более чем 400-летнего процесса развития латышский литературный язык превратился в современный многогранный язык культуры». (9) 

Однако другие латышские учёные-эмигранты, идеализирующие опыт языковой политики этнократического режима Карлиса Ульманиса, говорили о произошедшей с латышским языком после 1945 года катастрофе. Особенно категоричен в этом отношении был Айварс Рунгис. Алармистский вывод о произошедшей с латышским языком катастрофе поддержали и некоторые местные лингвисты. Так, Расма Грисле отмечает, что «за последние полвека наш язык доведён до катастрофического состояния… Испорченное правописание вредит качеству языка и неощутимо ведёт к уничтожению родного языка, а вместе с языком исчезает и народ…» (10) 

Алармистский подход к оценке состояния и перспективам развития латышского языка получил широкое распространение в период Третьей Атмоды (1988–1991). В целях этнической мобилизации латышей идеологи Народного фронта с подачи радикальной части западной латышской эмиграции активно эксплуатировали страхи относительно будущего латышского языка и выживания латышского народа. В рамках этой алармистской стратегии русские, а если брать шире, то и все нелатыши, были объявлены главным препятствием на пути спасения латышского языка и латышей от полного исчезновения, а затем, когда СССР перестал существовать, – на пути строительства моноэтнического латышского государства по образцу и подобию той Латвии, которую пытался построить Карлис Ульманис.

Особое место алармистская оценка ситуации с латышским языком и латышской культурой заняла на состоявшемся 1–2 июня 1988 года расширенном пленуме Союза писателей и творческих союзов Латвийской ССР. Антонс Ранцанс и Марина Костенецкая говорили о национальном высокомерии приезжих русских, о пренебрежении к преподаванию латышского языка в школах с русским языком обучения. Критиковалась фактически доминирующая роль русского языка в Латвии. 

Для подобных выводов были серьёзные основания. По данным переписи населения 1989 г., в Латвии из 1 387 647 латышей (латгальская национальность переписью не выделялась, и все латгальцы автоматически были записаны как латыши) 65,7 % владели русским языком. В то же время из 905 515 жителей Латвии русской национальности латышским языком владели лишь 21,2 %. (11) 

Казалось бы, решение проблемы в том, чтобы, не разрушая школу с русским языком обучения, внедрить в ней такую методику обучения латышскому языку, которая позволяла бы выпускникам в совершенстве его осваивать. Одновременно, разумеется, следовало сохранить обучение русскому языку в латышских школах, чтобы и латыши и русские владели обоими языками. Однако политический курс на восстановление «латышской Латвии» постепенно сформировал другую стратегию: радикальное выдавливание русского языка из системы образования, в том числе из латышских школ, и публичного пространства.

Главным содержанием языковой политики стала борьба с русским языком, который ради оправдания этой же политики уже в начале 90-х годов получил ещё и наименование «языка оккупантов». 

29 сентября 1988 г. Президиум Верховного Совета Латвийской ССР принял постановление «О статусе латышского языка». Латышский язык был объявлен государственным. Предусматривались всестороннее развитие и изучение латышского языка, гарантия его применения в государственных органах, в учреждениях и на предприятиях, в сфере образования и науки и т. д. 5 мая 1989 г. был принят закон о языках, в котором статус латышского языка как государственного был закреплён. 

31 марта 1992 г. Верховный Совет ЛР принял новую редакцию закона о языках. (12) При этом если старый закон был действительно направлен на защиту латышского языка, то в новой редакции была «заложена совершенно иная идея: исключить возможность более или менее нормально существовать без знания латышского языка».